Воронежский государственный природный биосферный заповедник имени В.М. Пескова

Министерство природных ресурсов и экологии Российской Федерации

ФГБУ

ВОРОНЕЖСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ
ПРИРОДНЫЙ БИОСФЕРНЫЙ ЗАПОВЕДНИК
ИМЕНИ В.М. ПЕСКОВА

+7(473)269-44-85; 259-45-48; 259-45-60; 210-66-20;

При обнаружении пожара, браконьерства и других нарушений заповедного режима

Подписаться на новости
 

«Сердце охотника»

«ЗАПАСНОЙ КАРМАН ЖИЗНИ»: ВАСИЛИЙ ПЕСКОВ О ЗАПОВЕДНОЙ СИСТЕМЕ РОССИИ»
12 февраля 2016

115-летию Игнатия Игнатьевича Ковалевского посвящается…

«В заповедном лесу, на пересечении просеки и старой дороги, по которой когда-то ездили на лошадях, близ станции Графская, есть кладбище. На нем находят последний приют и станционные жители, и обитатели центральной усадьбы заповедника... Своеобразие заповедных будней в том, что все это происходит на глазах, на небольшом пространстве. Мы можем пройти между тесными рядами могил, и вся многолетняя история заповедника пробежит у нас перед глазами. Это – у посвященных, у тех, кто знаком с ушедшими из жизни, с их делами. А у остальных?» Грустные, но абсолютно справедливые размышления Вадима Дежкина из книги «Легенды и были заповедного бора» (Дежкин, Лихацкий, 2005).

Когда я прочитала рассказ Василия Пескова «Сердце охотника», сразу поняла: написан он о ком-то из своих, из заповедных. Сомнений не было: бронзовая сосна стерегла бугорок земли на кладбище, приютившемся на крае Воронежского заповедника, – в песковских очерках очень кратко, но всегда удивительно точно описаны места, о которых идет речь. Они узнаваемы. Но о ком пишет Василий Песков? Игнат Игнатыч – имя вымышленное или подлинное? Стаж работы в заповеднике у меня небольшой, старых сотрудников я не знала. С книгой В. Пескова «Лесные глаза», в которой был напечатан этот рассказ, отправилась в заповедную библиотеку к единственному и долгие годы бессменному ее сотруднику Любови Николаевне Черемухиной. Она и жила, и работала в заповеднике почти всю жизнь: в пятилетнем возрасте Люба, тогда еще Ремезова, переехала с мамой на Центральную усадьбу из Большой Приваловки, – знала сотрудников многих поколений. Ей, после окончания естественно-географического факультета Воронежского педагогического института, кроме библиотечных дел, было доверено хранение архивных документов. В архиве, который соседствует с библиотекой, людские судьбы ровными рядами стоят на полках в толстых и тонких папках – личные дела тех сотрудников, которые по разным причинам уже не работают в заповеднике. «Личные дела работающих хранятся в отделе кадров», – пояснила мне Любовь Николаевна.

Мне повезло: я успела узнать у Любови Николаевны, кто такой Игнат Игнатыч из песковского рассказа. Прочитав этот очерк, она сразу поняла, о ком идет речь. Из выстроившейся на полке вереницы судеб, ставших историей заповедника, быстро достала нужную папку с инвентарным номером и надписью «ИГНАТИЙ ИГНАТЬЕВИЧ КОВАЛЕВСКИЙ».

Листаю страницы личного дела охотника, с которым дружил и о котором писал Василий Песков. Документов немного: личный листок учета кадров, две автобиографии: одна написана в 1947 году при поступлении на работу в Воронежский заповедник, вторая – в 1952 году. Она понадобилась при переводе на должность младшего научного сотрудника-охотоведа. Две пожелтевшие странички текста, написанные перьевой ручкой красивым почерком, вместили целую жизнь.

Читаю… Игнатий Игнатьевич Ковалевский родился в 1911 году в с. Людиново бывшего Жиздринского уезда Брянской губернии (теперь Калужская область). В 1924 году семья переезжает в г. Рыльск Курской области, где он поступает учиться в Рыльскую среднюю школу с педагогическим уклоном. Закончив ее в 1929 г., становится сельским учителем. До 1931 года учительствует в селах Нехаевка, потом в с. Ворожба. В 1931 г. его отец переезжает в Воронежскую область, где устраивается работать на Борский деревообделочный комбинат, а И.И. Ковалевский отправляется в Ленинград. Там он поступает в Инженерно-конструкторский вечерний институт при Ленинградском электротехническом институте и на работу – в сектор кадров Управления инженеров морских сил Балтийского моря.
1933-1935 годы – служба в рядах РККА (указаны номера двух воинских частей и места их дислокации – Алма-Ата, Ленинград и Петергоф).
После демобилизации в1936 г. И.И. Ковалевский приезжает в Воронеж. Здесь он поступает работать в Инспекцию охоты в качестве областного инспектора охоты и звероводства ЦЧО.
А вот еще интересные факты биографии И.И. Ковалевского, о которых он пишет: «Одновременно в 1936-37 году сдаю экстерн по зоологии позвоночных за III курса в Воронежском университете.
В конце 1937 года работаю таксидермистом Воронежского заповедника, а впоследствии Мордовского и Крымского заповедников до 1940 года.
В 1940 году поступаю работать в Ростовскую на Дону таксидермическую фабрику в качестве заведующего производственной и сырьевой базой».
В 1941 году И.И. Ковалевского мобилизуют в армию на нестроевую службу, а в 1942 г. комиссуют по болезни. В годы войны он работает техноруком Нижне-Бурасского лесоучастка в Саратовской области.
С 1945 г. – начальник Жиловского охотничьего хозяйства Московского военного округа до момента его расформирования в 1947 году.
С 1947 года и до последнего дня жизнь Игнатия Игнатьевича была связана с Воронежским заповедником.

В личном деле И.И. Ковалевского хранится его производственная характеристика, подписанная директором заповедника В.В. Криницким и заведующим научной частью Л.С. Лавровым. Из этого документа узнаю, что в 1947 году И.И. Ковалевский начинал работать в заповеднике таксидермистом и заведующим музеем, в 1948-м переведен на должность заведующего метеорологической станции.

Дальше читаю такой текст: «С апреля 1951 года. т. Ковалевский выполняет мероприятие по борьбе с волками и отстрелу оленей в порядке регулирования их численности. В результате проведенной работы т. Ковалевским И.И. представлен научный отчет с интересными и новыми наблюдениями в природе, достаточно характеризующий исполнителя, как наблюдательного и знающего свое дело исследователя. С 10 января 1952 г. т. Ковалевский назначен и.о. младшего научного сотрудника-охотоведа. К подготовительным работам по закрепленным мероприятиям относится со знанием дела и чувством высокой ответственности. Хорошо знает и любит природу, к порученной работе относится вдумчиво и добросовестно».
Пропускаю обязательные строки характеристик тех лет о повышении уровня политических знаний, нахожу важную информацию: «Повышает свою теоретическую подготовку путем заочного образования. Принимает активное участие в жизни заповедника, являясь членом местного комитета».

  •  

Любовь Николаевна, знавшая Игнатия Игнатьевича в последние годы его жизни, добавляет к сухим официальным строчкам: «Звали его всегда по имени отчеству – Игнат Игнатыч. Уважали. Он выделялся среди сотрудников. Интеллигентный и очень разностороннее образованный человек. Поняла это, став взрослой. Его очень любили дети. И не только потому, что в его карманах для нас всегда находились леденцы. С виду – молчаливый, с крупными чертами лица, которые делали его взгляд суровым, он всегда рассказывал нам, заповедной детворе, много интересных историй про лес, про зверей. От него будто бы веяло добротой». Добавила, что отец Игнатия Игнатьевича работал в заповеднике бухгалтером. Рассказала, что ее мама, Мария Васильевна Ремезова, нередко вспоминала Игнат Игнатыча добрым словом: его можно было попросить помочь сделать любое дело – во всем разбирался. Сердце больное у него было всегда. Стрелял хорошо, но не любил этого делать. Переживал сильно, когда нужно было стрелять на работе.

Любовь Николаевна, поставив папку в отведенное ей место в веренице заповедных судеб, на прощание посоветовала зайти еще в музей природы, где должны сохраниться чучела, изготовленные И.И. Ковалевским.

  •  

Захожу в музей природы заповедника, который совсем рядом. И мне опять везет. В музее полным ходом идет реставрация и реконструкция экспозиций. Из открытой витрины «Водоем», где стоит огромный двухметровый сом, которого я помню с детства еще в старом здании музея, в прямом смысле с музейного дна речного выходит таксидермист Виталий Васильевич Черемухин. Он автор многих экспонатов, представленных здесь в экспозициях и великолепный мастер, знаток своего дела. Еще не зная его, много раз слышала восторженные отклики о его работах, бывая в музеях разных городов. Спрашиваю о работах И.И. Ковалевского. Целы ли? – «Так вот же они», – говорит Виталий Васильевич, показывая на огромного сома и щуку, расправляющуюся с маленьким бобренком. С изумлением узнаю, что крупный сом и хищная щука с маленьким бобренком, увидев которых в свои школьные годы, я запомнила на всю жизнь, – дело рук Игнатия Игнатьевича. Это самые известные его работы. Сома Игнатий Игнатьевич сделал в 1951, а щуку с бобренком в 1957 году. Виталий Васильевич поясняет, что для того времени, когда не было такого изобилия разнообразных материалов как сейчас, чучела сделаны очень профессионально. Сложная и тонкая работа. С рыбами работать очень трудно. За изготовление чучела огромного сома возьмется не каждый таксидермист и в наше время.

Экскурсия в музее природы, чучело сома работы Ковалевского И.И.   Чучело щуки, поймавшей бобрёнка. Работа Ковалевского И.И.

От Виталия Васильевича узнаю, что И.И. Ковалевский стоял у истоков музея природы заповедника. В то время, в середине 30-х годов теперь уже прошлого века, штатных таксидермистов в заповеднике не было, первые чучела изготовили Валентин Сергеевич Лавров и Игнатий Игнатьевич Ковалевский. «С той поры из работ Ковалевского сохранились еще филин с зайцем», – говорит Виталий Васильевич и подводит меня к другой витрине. Смотрю и не верю в то, что зайца и филина, которых Игнатий Игнатьевич сделал в 1938-1939 годах, видели солдаты и офицеры тех воинских частей Советской армии, которые шли через село Орлово в 1942-м. О них писал В. Песков, вспоминая свое военное детство. В заповеднике располагался госпиталь. Научные коллекции заповедника были эвакуированы летом 1942 года, музейные экспонаты не подлежали эвакуации. Музей природы продолжал свою работу в 1942-1943 годах, когда шли ожесточенные бои за Воронеж, а весь Усманский бор стал прифронтовой полосой.

Виталий Васильевич, расспросив меня, каким способом можно восстановить естественную окраску водных растений музейного речного дна, советует обязательно поговорить об истории музея и работах И.И. Ковалевского с Эммой Васильевной Трегубовой.

И в этот раз мне опять везет. Нить памяти об Игнатии Игнатьевиче не прерывается…

  •  

Позвонила Эмме Васильевне, договорилась о встрече. В назначенный день отправилась к ней в гости. Сначала попросила ее рассказать о себе. В декабре 2014 года музей природы Воронежского заповедника отмечал 80-летие. Эмма Васильевна выступала на торжестве, посвященном этому событию, рассказывала о музее, его сотрудниках, о посетителях, а о себе скромно промолчала. А ведь она работала в музее природы три десятка лет и долго заведовала им. В этот раз я узнала от Эммы Васильевны, что она уроженка Воронежа, выпускница биолого-почвенного факультета Воронежского университета. Специализировалась на двух кафедрах. Начинала заниматься научной работой на кафедре зоологии беспозвоночных: под руководством профессора Скуфьина Константина Васильевича изучала мух журчалок. До сих пор с восторгом и в подробностях рассказывает о них – тема очень нравилась. Но диплом пришлось писать не о журчалках. Вышла замуж, в 1963 году родился ребенок, обучение в университете заканчивала на заочном отделении, а на нем специализации по зоологии беспозвоночных не было. О журчалках пришлось забыть. Мух, которых собрала в экспедиции на Камчатке, она отдала в энтомологическую коллекцию кафедры зоологии беспозвоночных. Дипломную работу защищала в 1964 году по теме «Певчие птицы Воронежского заповедника». Но уже на кафедре зоологии позвоночных животных. Научным руководителем был Леонид Леонидович Семаго, научным консультантом – сотрудник музея природы Воронежского заповедника Лидия Александровна Гоббе. С благодарностью вспоминала Эмма Васильевна своих наставников.

Тема ее дипломной работы была выбрана не случайно. В 1963 году Трегубовы Виктор Васильевич – тоже выпускник биолого-почвенного факультета ВГУ, почвовед, – и его молодая жена Эмма становятся сотрудниками Воронежского заповедника. Хорошо знаю, что для выпускников классических кафедр биофака работа в заповеднике считалась самым престижным местом приложения знаний. Попасть на работу в заповедники стремились многие зоологи и ботаники. Выбирали лучших. Так было до начала 1990-х годов.

  •  

Когда спросила Эмму Васильевну об Игнатии Игнатьевиче Ковалевском, она с сожалением сказала: «Когда мы приехали на работу в заповедник, поселили нас по соседству с Кириллом Сергеевичем Ермоловым. Знаю, что Ковалевский жил с ним в одном доме. Но познакомиться с ним так и не пришлось. В конце первой недели нашего пребывания в заповеднике, прошедшей в хлопотах по устройству быта, от женщин в музее природы услышала, что внезапно умер Игнат Игнатыч».

Эмма Васильевна взяла со столика, стоявшего рядом с креслами, стопочку старых документов. – «Но все-таки, кое-что о нем расскажу. Ведь он стоял у истоков музея природы и заведовал им после войны. Я подготовила к нашей встрече некоторые материалы», – сказала она и протянула мне тонкую брошюру «Путеводитель по музею природы Воронежского заповедника». – Хорошо знаю литературу о заповеднике, но эту книгу видела впервые. Эмма Васильевна объяснила, что тираж издания был небольшой, у нее сохранился авторский экземпляр. Найти путеводитель в библиотеках тоже вряд ли удастся. Автором идеи и вдохновителем авторского коллектива этого издания была Лидия Александровна Гоббе –знаток истории музея и истории заповедника. Она знала все про каждый экспонат: кто, где и когда добыл животное; кто изготовил чучело; как оно использовалось в экспозициях; какие имеет дефекты и в каком состоянии находится. Лидия Александровна строго следила за тем, чтобы каждое чучело вовремя проходило противомолевую обработку. Благодаря этому, до сих пор целы работы И.И. Ковалевского.

Эмма Васильевна на всякий случай открывает книжечку на нужной странице, не надеясь на память, и начинает свой рассказ. Слушаю и понимаю, что память ее не подведет. Вижу, как радостно светятся глаза этой немолодой женщины: она рассказывает о любимой работе, о музее, которым она заведовала много лет, и так же, как ее строгая наставница Лидия Александровна, следила за его сохранностью. Ведь музей природы – это часть истории заповедника, и его гордость. А для тех, кто его создает и хранит – любимое детище.

Ковалевский И.И. и Лавров В.С. Сегодня Эмма Васильевна проводит для меня особую экскурсию: рассказывает о некоторых страницах истории рукотворного чуда – ведь именно так можно назвать музей природы, где каждый экспонат уникален, каждое животное или птица специально добыты, каждое чучело изготовлено вручную: Начало организации музея природы было положено сбором научных коллекций по речному бобру зоологом В.К. Хлебовичем в 1933-1934 годах. С изучения этого ценного пушного зверя началась научная работа в заповеднике. В первые годы организации музея сбор коллекций вели научные сотрудники. Первые чучела птиц и зверей были мастерски изготовлены в то время совсем еще молодыми В.С. Лавровым (братом Леонида Сергеевича Лаврова) и И.И. Ковалевским. Позже появляются работы Ф.С. Демченко.

«Сип белоголовый» - самое старое чучело музея природы. Сип этот был добыт в 1932 году на поле близ села Студенки Усманского района. Чучело изготовлено И.И. Ковалевским и передано в музей в 1935 году.

Крупная птица лебедь-кликун в прошлом гнездилась в наших краях. В заповеднике есть большая поляна, издавна называющаяся «Лебяжье поле». В настоящее время лебеди останавливаются у нас весною и осенью. В музее демонстрировались два чучела лебедя-кликуна с серой окраской оперения, что указывает на молодой возраст птиц. Первое чучело лебедя появилось в музее природы заповедника в 1945 году. Лебедь этот был добыт егерем Г.С. Бруданиным в Куликовском заказнике (ныне Куликовский лесхоз Липецкой области) из стаи в 6 птиц на осеннем перелете. Второй, тоже молодой лебедь-кликун в ноябре 1951 года несколько дней летал над рекой Усмань и водоемами окрестностей заповедника в поисках открытой воды. Отстав от пролетной стаи, он попал в тяжелые условия предзимья и погибал от голода. Взять его живым не удалось. По заданию музея он был добыт И.И. Ковалевским на льду р. Усмани вблизи Центральной усадьбы заповедника.

Филин с зайцем, работа Ковалевского И.И. «Щука с бобренком» - одна из известнейших работ И.И. Ковалевского. Эта щука, весом в 11 кг, была поймана в низовье реки Усмани жителем поселка Рамонь Н.П. Ракитиным. Такие крупные щуки, случается, заглатывают зверьков и птиц, поэтому, изготавливая чучело этой щуки, И.И. Ковалевский представил ее с бобренком в пасти. В старом здании музея рядом со щукой, расправляющейся с бобренком, демонстрировался наливной препарат [объект, погруженный в герметично запаянный прозрачный сосуд с фиксирующей жидкостью – спирт или формалин] утенка кряквы, вытянутый из желудка одной из щук.

«Сом» - еще одна из известнейших работ И.И. Ковалевского. Сом, весом в 40 кг, был пойман в устье реки Усмани и доставлен в заповедник тем же рыбаком Ракитиным Н.П.

И.И. Ковалевскому принадлежит и еще одна из старейших работ, которая до сих пор демонстрируется в музее природы после нескольких его реконструкций, «Филин с зайцем».

 

Эмма Васильевна показывает мне еще две старые областные газеты – «Коммуна» и «Молодой коммунар». Обе вышли в мае 1977 года. В каждой из них специальные экологические страницы «Иволга» и «Росинка» посвящены 50-летию Воронежского заповедника. В каждой газете есть специальный рассказ о музее заповедника с упоминанием роли И.И. Ковалевского в его создании.

«А вот еще интересные факты», – говорит Эмма Васильевна и вновь открывает путеводитель. Моему изумлению нет предела. О том, что в музее неоднократно проводились киносъемки представителями различных киностудий, я знала, но о том, что «музеем не раз пользовались советские литераторы и художники» узнаю впервые. Читаю дальше: «Еще в сороковые, послевоенные годы, музей посетил К.Г. Паустовский. Со школьных лет своих знает музей Воронежского заповедника побывавший на всех материках журналист В.М. Песков».

Но это не последний сюрприз Эммы Васильевны. Она рассказывает о том, что Василий Песков в годы ее работы бывал в музее природы неоднократно. Фотографировал музейные чучела кабанов, когда их выставляли на проветривание после обработки дустом. Есть такая фотография в иконотеке музея В. Пескова. Она из личного архива журналиста. Отмечаю для себя: теперь известна история появления этого снимка. А еще Эмма Васильевна добавляет: «В книге отзывов посетителей музея есть запись Василия Михайловича. Все книги отзывов хранятся в архиве заповедника. Работа, конечно, кропотливая, но она стоит того».

  •  

Забегая вперед, скажу: автограф Василия Пескова нашли. Запись в книге отзывов была сделана им в 1952 году, когда будущий мэтр российской журналистики еще работал пионерским вожатым в школе на станции Тресвятская.

  •  

Напоследок она протягивает мне старый мартовский номер журнала «Турист» 1970 года с рассказом Василия Пескова «На Усманке, бобровой речке». Так я узнаю, что Василий Михайлович сотрудничал и с этим изданием.

Эмма Васильевна, сожалея, что смогла мало рассказать об Игнатии Игнатьевиче Ковалевском, советует расспросить о нем дочь Кирилла Сергеевича Ермолова Лену. Нить памяти вновь не обрывается…

А ведь об Игнатии Игнатьевиче Ковалевском писал и Вадим Васильевич Дежкин, работавший в заповеднике в 1953-1961 годах научным сотрудником. Это он упомянул его имя первым в числе почти забытых легенд заповедника: «Игнат Игнатьевич Ковалевский, зоолог, охотовед-самоучка. Покинул сей мир около тридцати лет назад… Сохранился в памяти очень немногих. А когда-то был очень заметен в заповеднике, выделялся независимостью и трудным характером. Воевал с директорами. Памятен тем, что вдвоем с помощником чрезвычайно добросовестно проводил работу по регулированию численности оленей. Позднее такой работой занимались десятки людей. Игнатию Игнатьевичу повезло, его приметил известный писатель В. Песков и оставил о нем запоминающийся фотоочерк в одной из своих книг…» (Дежкин, Лихацкий, 2005).

Придется возразить Вадиму Васильевичу Дежкину: помнят Игнатия Игнатьевича в заповеднике, и помнят вовсе не за его трудный характер. Наблюдения и опыт Игнатия Игнатьевича сослужили добрую службу и научным сотрудникам, и егерям, занимавшимся отловом и регулированием численности оленей и волков впоследствии. Просматривая в архиве приказы руководства и личные дела некоторых сотрудников, поняла, что Игнатий Игнатьевич не только занимался регулированием численности оленей. Не раз, по приказу директора, он возглавлял группу по отлову бобров. Он же контролировал отправку животных в разные уголки нашей страны. Прививка «доброты от Игнат Игнатыча» оказалась, наверное, самой полезной в жизни для заповедной детворы. И не только. Его рукотворные двухметровый сом и щука с бобренком, заяц и филин, по-прежнему, не перестают удивлять все новых и новых посетителей музея – уже четвертое поколение! И вовсе не был Игнатий Ковалевский самоучкой ни в таксидермии, ни в охотоведении, ни в технических вопросах, ни в обучении детей. Для Василия Пескова, впервые протаптывавшего дороги и тропы экологической журналистики, Игнатий Игнатьевич стал другом, наставником, одним из проводников в Мастерскую природы. Василий Песков оставил воспоминания о своем друге в двух очерках – «Лесные встречи» и «Сердце охотника». В первом он рассказал об их знакомстве и общении: Ковалевский жил по соседству с Кириллом Сергеевичем Ермоловым. «Сердце охотника» – еще один рассказ Василия Пескова об этом удивительном и талантливом человеке Игнатии Игнатьевиче Ковалевском:

«Бронзовая сосна стережёт бугорок земли. Мы с лесником сняли шапки. – Игнат Игнатыч?... – Да. – Стоим и слушаем, как шумит синяя верхушка сосны. Он был ровесник этим берёзам, а сосна помнит детство его отца. Игнат Игнатович был особенный человек. Он мог починить лодку и фотографический аппарат, мотоцикл, ружьё и гармонь. Я думаю, он мог бы даже заново сделать ружьё и гармонь. И никакие инструменты, кроме тех, что лежат под оленьим рогом на верстаке, ему бы и не понадобились. На тысячу километров вокруг не было стрелка лучше, чем он. Лес он знал так, что учёные в заповеднике вздыхали:
– Ведь это же пять диссертаций. Пишите…
Он не любил писать. Письма его были короткими: «Приезжай. Обо всём потолкуем». Но он и разговорчивым не был. Случалось, мы часами шли молча, выбирая в лесу самые глухие места. Его глаза видели всё. У леса от него не было тайн. Но сам он не то что берёг в себе, что увидел, он был неразговорчивым потому, что вырос в лесу и потому, что была у него к лесу любовь, которую нечем измерить. Как все влюблённые, он боялся растерять чувство невоздержанным словом. Я уважал его молчаливый мир. Может быть, поэтому мы стали друзьями.
Но он не был отшельником. Я слышал, как он поёт. Старая церковь. В ней когда-то молились сосланные в лесную глушь за провинность монахи. Вместо креста теперь звезда из жести над колокольней. А в самой церкви устроен клуб. На сцене парни и девушки, и среди них Игнат Игнатович, сухощавый и длинный, как жердь. Он очень любил песни.
Он любил правду и не боялся сказать правду. Не всем в лесу правда была нужна, от этого у него были друзья и враги. Лесники, если случалась несправедливость, шли к директору, в профсоюз. Если не помогало – шли к Игнату. И тогда Игнат шёл к директору, в профсоюз и к партийному секретарю…
Он был мальчишкой, когда принцесса Ольденбургская бежала из лесного имения. Игнат слышал молву: «Ворота пораскрывали и пустили в лес благородных оленей». Оленей принцесса привезла из Европы. Игнат рос в лесу, и где-то рядом в глухой чащобе у речки жили олени. Их никто не видел, потому что было их пять или семь. Но они жили, и лес от этого казался бесконечно большим. Потом олени стали на глаза попадаться – тот видел, другой видел: «Рогатые, большие, людского глаза боятся». Наконец Игнат тоже увидел. Под орешником лежал весь в солнечных пятнах маленький, ушастый телёнок. А через неделю увидел на просеке зверя – на голове рога, как ветки дуба без листьев… Когда у Игната побелели виски, оленей в лесу стало более тысячи. Олени попадались чаще, чем зайцы. Лес для них стал уже тесен. Пошли расселяться на юг, к Воронежу, и на север, под Липецк, а в заповеднике стали ходить стадами. Осенью, когда поспевали помидоры и свекла, олени стадами, дождавшись захода солнца, отправлялись на огороды. Стали приходить жалобы, и лесники начали роптать: молодой лес губят. Держали совет в заповеднике. Решили: надо делать отстрел. Игнат тоже сказал: надо делать отстрел.
Всю жизнь Игнат берёг это стадо. Волков стрелял, отгонял браконьеров, знал, что едят, где спят, где зимуют олени. Каждую осень жёлтые листья в лесу дрожат от рёва зверей. В это время Игнат почти не бывал дома. Слушал, глядел, как морозный пар шёл из ревущих глоток. Олени не знали выстрелов.
– Кто будет стрелять?
– Я буду, – сказал Игнат.
Все сказали: хорошо, Игнат тратит всегда одну пулю, не будет в лесу подранков.
Игнат начал стрелять. Никто не знал, как тяжело Игнату стрелять. У него был чешский карабин с оптическим прицелом. Пуля всегда находила сердце – зверь умирал без мучений. Но после выстрела Игнат доставал из кармана и высыпал на ладонь белые лепёшки лекарства. Уже три года он, не жалуясь никому, поддерживал сердце лепёшками. Теперь каждый выстрел укорачивал жизнь, он чувствовал. Он пригласил охотника из посёлка. Но первый же выстрел нового человека не повалил оленя. Зверь убежал, оставляя на листьях красные пятна. Через три дня, по крику сорок, его нашли в лесном бочаге. Игнат опять взялся за карабин…
Воскресным утром племянница пошла на сеновал будить Игната к столу. Он спал, подложив ладонь под правую щёку. Он не проснулся…
Приехал со станции доктор:
– Сердце. Я ж ему говорил…
Бронзовая сосна стережёт маленький холмик в лесу».
«Комсомольская правда», 20 августа 1964 года. В. Песков.

Позже этот очерк был напечатан в книге В. Пескова «Лесные глаза» (1979) и вошел в 23-х томное издание, вышедшее после смерти журналиста в 2014-2015 гг.

  •  

И еще одно воспоминание. Дочь Кирилла Сергеевича Ермолова – Лена (ее уже давно зовут Елена Кирилловна), рассказала мне то, что знала об Игнатии Игнатьевиче. Она появилась на свет уже после смерти И.И. Ковалевского, но ее отец, Кирилл Сергеевич, часто вспоминал о друге. Ковалевский работал под руководством Ермолова. Жили в разных частях одного дома по соседству. Дружили, сближало их духовное единство, общие интересы. После того, как Игнатия Игнатьевича стали подпускать прирученные Кириллом Ермоловым лисята Люська и Рыжик, он, отменный охотник, стреляющий без промаха, совсем перестал заниматься охотой. Стрелял только по необходимости, когда этого требовала работа… «Папа написал об этом в своей книге «Лесные мгновения». Рассказ называется «Накануне Нового года», – сказала Лена. Помолчав, добавила: «Могилы друзей на кладбище рядом…».
Одна бронзовая сосна теперь стережет два маленьких холмика в лесу…

Совсем недавно в лесу появился новый холмик… Над ним склонилась береза… Вскоре после нашего разговора в архиве с Любовью Николаевной уже новый сотрудник поставил ее личное дело в вереницу заповедных судеб… Она ушла в мир иной тихо и очень быстро…

Публикацию подготовила Хлызова Н.Ю.

Поделиться